The Atlantic: Прежде чем в Украине начались массовые убийства, были слова

Ужасной зимы 1932-1933 годов бригады активистов Компартии ходили от дома к дому в украинских селах в поисках еды. Эти бригады прибывали из Москвы, Киева и Харькова, а также из соседних сел. Они перекапывали сады, разбивали стены и использовали длинные прутья, чтобы проверить дымоходы, ища зерно.

Коммунисты пристально следили за дымом из дымовых труб. Это могло означать, что семья смогла скрыть муку и теперь печет хлеб. Бригады отбирали домашний скот и конфисковывали даже семена помидоров. В конце концов, оставшись без еды, украинские крестьяне ели крыс, лягушек и варили траву. Они грызли кору деревьев и кожу. Многие прибегали к каннибализму, чтобы выжить. Около 4 миллионов человек скончались от голода.

В те времена коммунистические активисты не чувствовали себя виноватыми, - пишет на страницах The Atlantic Энн Эпплбаум. Советская пропаганда постоянно говорила им, что «кулаки» в селах были «диверсантами» и «врагами народа», зажиточными землевладельцами, мешавшими советскому пролетариату достичь утопии, обещанной властью. Кулаков нужно было истребить, как крыс или мух. А их продукты - раздать рабочим в городах, которые заслужили большее, чем получали. Через несколько лет после этого беглец из СССР Виктор Кравченко написал об опыте работы в таких бригадах.

«Чтобы избавиться от моральной агонии, вы отгораживаетесь от неприятной правды, закрывая глаза и сердце. Вы панически оправдываетесь и отвергаете факты, используя такие слова, как преувеличение и истерия», – объяснял он.

Кравченко также описал, как политический жаргон и эвфемизмы помогли скрыть реальность об их деятельности. Его коллеги говорили о «крестьянском фронте», «кулацкой угрозе», «деревенском социализме» и «классовой борьбе», чтобы лишить человеческих черт тех, у кого они воровали еду. Другой советский писатель Лев Копелев, тоже сначала участвовавший в изъятии продовольствия в селах, а затем оказавшийся в ГУЛАГе, реагировал тоже очень похожим образом. Он тоже заметил, что клише и идеологическая риторика помогли ему скрыть от себя правду о том, что он делал.

«Я убеждал себя, объяснял себе. Я не должен был поддаваться изнурительному сожалению. Мы понимали историческую необходимость. Мы выполняли революционную обязанность, собирали зерно для социалистической родины. Для пятилетки. Не нужно жалеть крестьян. Они не заслужили существования. Их сельские богатства скоро станут всеобщей собственностью», - писал он.