Игорь Померанцев: Бархатно-пивные революции предпочтительнее водочных

Писатель, умеющий чутко слышать время, вернулся на родину, чтобы представить читателям свою новую книгу…

…Сын советского военного журналиста Игорь Померанцев родился в Саратове, но вскоре переехал с родителями в Черновцы, где окончил школу, потом факультет романо-германской филологии местного университета и даже некоторое время поработал учителем в карпатском селе. В 1970 году перебрался в Киев, в 1978-м - эмигрировал, работал на Би-Би-Си, затем перешел на радио "Свобода", где и сегодня ведет передачу "Поверх барьеров".

Давний автор "Столичных новостей", он в последние годы опубликовал в России и Украине несколько сборников стихов и эссе. Новая книга Игоря Померанцева называется "КГБ и другие…". Интересно, что на языке оригинала (то есть на русском) она пока не издана, а вот в украинском переводе уже вышла в киевском издательстве "Грані-Т". Мы начали наш разговор в Черновцах, где Игорь Яковлевич не был почти сорок лет, а закончили в Праге, которая в последние годы служит ему более-менее постоянным местом жительства.

- Помните ли вы свои первые впечатления от Черновцов - города, благодаря которому, по вашим же словам, попав в эмиграцию, вы не испытали культурного шока, поскольку Черновцы на фоне СССР и так были "заграницей"?

- Да, я помню наш первый дом: это была вилла на улице Федьковича. В подвале, в сарае еще стояли австрийские бутыли с прогорклым запахом наливки, огромная лейка, затянутая паутиной, железный дачный стул. Иными словами, я попал на другую планету, где когда-то жили разумные существа, почему-то улетевшие бог весть куда. Вскоре я переселился в библиотеку, и все стало на свои места: конечно, у этих инопланетян была машина времени, и они отправились к ацтекам в ХV век. Или к селенитам на Луну. В библиотеке я прожил несколько лет, и когда вышел из нее, Черновцы показались мне еще одной захватывающей книгой. Я читаю ее до сих пор.

- А что конкретно вам дали многонациональные Черновцы - и в культурном, и в, так сказать, житейском плане?

- Много дали, но в детстве я этого не понимал. Языковое многоголосье - это просто дар Божий, потому что это и есть образ мира в миниатюре. Дело не только в звучании, хотя звучание - тоже чудо. Дело еще в том, что многоголосье - это урок терпимости, пусть сначала акустической. Украинский язык для меня стал очень важной подсветкой в понимании родного русского. Люди, говорящие на идиш, бросали вызов официальному советскому языку, в котором не существовало слова "еврей". Румынский язык был введением в латынь, не бог весть каким введением, но все же... Каждый день по радио я слышал словосочетание "ора экзакта" - "точное время". После я даже хотел взять себе такой псевдоним: Ора Экзакта. Был бы поэтессой, так бы меня и звали. А в житейском смысле? Незабываемые уроки погоды: таких сентябрей днем с огнем нигде не сыщешь. Разве погода не житейское событие?!

- И что же вы сбежали от такой погоды?

- Уехал потому, что был молод, считал себя гением; город, как мне тогда казалось, был мне по щиколотку. Когда я оценил себя по достоинству - понял, что не гений, - возвращаться было поздно, да и незачем.

- Аббревиатура КГБ, наверное, не случайно возникла в названии вашей новой книги? Эта организация способствовала вашей эмиграции...

- Моя личная история с КГБ - неинтересная черно-белая история. Но пишутся же интересные книги о всякой дребедени. Видимо, у них в КГБ было свое социалистическое соревнование, свой социалистический план. Надо было работать или имитировать работу. Людей за волосы тянули в диссиденты. Попади я в Москву, на меня бы там, скорее всего, органы и внимания не обратили. А в Киеве к тому времени всех реальных диссидентов растолкали по тюрьмам. Так и до меня дошел черед. Получается, что я все-таки стоял в очереди. С запрещенными книжками под мышкой.

- И, в конце концов, оказались на "вражеском" радио…

- В 1978 году я эмигрировал вместе с женой и восьмимесячным сыном. Мы попросили политическое убежище в Западной Германии и получили его. Я не мог найти работу: советские гуманитарные дипломы в ФРГ не признавали, там и своих безработных гуманитариев хватало. Но мне попалось на глаза объявление о наборе сотрудников в Русскую службу Би-Би-Си, мне устроили заочный тест на радио во Франкфурте, и тотчас приняли. В Лондоне я проработал семь лет, а после меня переманили на "Свободу": она действительно свободнее, чем Би-Би-Си, да и зарплату предложили пощедрее. Но главное - дали вести авторскую передачу.

- В этом году страны Центральной Европы отмечают двадцатую годовщину падения коммунистических режимов. Как вы оцениваете результаты тех "бархатных революций"? Спрашиваю, в частности, потому, что нашел у вас шуточное стихотворение "Прага, 1989", где есть такие строчки: "Все получилось. Почему? Потому что революция была пивной. Да. Есть такой сорт - бархатное пиво. С привкусом солода, хмеля, легкой горечи, липового меда, миндаля"...

- Стихотворение это скорее ироничное, чем шуточное. Мне и впрямь кажется, что бархатно-пивные революции предпочтительнее водочных. Что до 1989 года... Лишь теперь, благодаря публикации британских архивов, стало ясно, что премьер Маргарет Тэтчер была против воссоединения Германии, но при этом - за политику Горбачева. Президент Буш-старший тоже побаивался революционных перемен в Центральной Европе. Как сегодня замечают западные обозреватели, генерал Ярузельский был ему милей, чем бородатые диссиденты, похожие на американских студенческих радикалов.

Ну что ж, тем больше заслуга восточноевропейцев. У всякого события есть плюсы и минусы. Но говорить о минусах революции 1989 года и замалчивать плюсы - просто несерьезно. Есть такая псевдомудрая поза: вот у вас сейчас эйфория, а после будете локти кусать... Я был просто в восторге от происходящего. Я не верил своим глазам. И не жалею, что был в восторге. Английский историк Тимоти Гэртон Эш назвал 1989 год одним из лучших в истории Европы. Да нет, он был просто лучшим! Сейчас, оглядываясь на чудовищный, просто чудовищный ХХ век, я не перестаю поражаться этой редкой удаче.

- Презентации вашей книги состоялись в Киеве, Львове, Ужгороде, Черновцах. Какие впечатления остались у вас от этого тура?

- Это была работа, трудная работа. Мы ездили поездами. Советскими поездами, похожими на намордники. Я уже успел забыть, как они уродливы, презрительны по отношению к человеку, как дурно они дышат тебе в лицо. Но встречи с читателями были интересные, особенно с молодыми: живая реакция, невинность на грани невежества, заинтересованность, чувство юмора. Последнее - самое главное. Без юмора все выхолащивается, становится помпезным, фальшивым. В Черновцах и Киеве я играл на своем поле. Мне было легко, за меня болели. Иногда задавали неожиданные вопросы: "Вы не помните моего отца? Он служил в Черновицком КГБ".

- Кроме поездов вас ничего в Украине не огорчило?

- Нет, все остальное было в кайф. У меня же вышла новая книга, и ее издали так, как я и мечтать не смел: книга-альбом, с фотографиями серых, сырых семидесятых годов, со снимками умерших, чьи имена мне дороги: Василя Стуса, Ивана и Надийки Свитличных... Это мой семейный альбом - такая у меня семья. Это теперь у украинских полумифических героев исключительно казацкие лица, а в Киеве семидесятых мы выживали гуртом: это был украинско-еврейско-русский сплав, замес. Поэтому в моей книге рядом с бабушкой Цилей, Марком Белорусцем, Иосифом Зисельсом лица Евгена Пронюка, Натальи Мамсиковой, Левка Лукьяненко. Нет, не избавиться Левку от евреев!

- С одной стороны, вы навсегда связаны и с Украиной, где сформировались как личность, и с Россией, поскольку художественные тексты пишете по-русски. Но, с другой, как "гражданин Европы", можете себе позволить несколько отстраненный взгляд на обе страны. В чем, с вашей точки зрения, состоит сегодня разница между Украиной и Россией?

- Прежде было очевидно: русская психология - имперская, украинская - колониальная. Одни смотрят сверху вниз, другие снизу вверх, и взгляды их скрещиваются. Но теперь украинская психология меняется. Оказывается, смотреть можно прямо - без чувства превосходства или уничижения. Разительно отличается отношение к национальной истории в России и в Украине. Россия свою вычистила до блеска, это блеск лат, кольчуг, штыков. А Украина чешет репу: какие же мы? Ей хочется войти в историю чистой, жертвенной, благородной. Мифы читаются как страшные, но красивые сказки, а история - это честный и нелицеприятный разговор с собой. И от этого разговора не уйти. А уйдем - останемся детьми. Нет, хуже: инфантильными незрелыми взрослыми.

Беседовал Александр Бойченко, "CN-Столичные новости"