Федор Бондарчук: Сейчас меня прёт так, что боюсь взорваться!
Федор Бондарчук готовится к съемкам эпического фильма "Сталинград". Премьера намечена на 2012 год. Сегодня он находится в том оптимальном для художника состоянии, когда чужой скепсис его только раззадоривает. Как бы ни относились к нему окружающие - а относятся они, мягко говоря, по-разному, что и естественно, - всегда приятен вид человека в состоянии азарта, в начале большой работы, в которую он верит.
Почти всё, что я делаю, встречают с ужасом
- Согласитесь, что без концепции за военное кино браться безнадежно: должно быть нечто, что хотите сказать вы и только вы. У "Сталинграда" есть этот стержень?
- Есть, но это не так просто объяснить. В самом общем виде - это кино мифологическое. По-моему, эпоха военного реализма закончилась. Для сегодняшних людей - в особенности молодых, на которых, как на большинство аудитории, я обязан ориентироваться - это уже миф. Сталинград же - вообще особенная территория, даже по сравнению с остальным пространством войны. Там существовали другие правила, действовал свой устав, там человек, продержавшийся два дня, считался ветераном. Там действовало водяное перемирие, и снайпер глаза в глаза, на расстоянии двух метров, смотрел на противника, набирающего воду. Там не было разделения на военных и гражданских, потому что Сталин запретил эвакуацию. Воевал реально весь город, каждый дом. История войн не знает ничего подобного. Как это снимать средствами традиционного реализма? Тут возможна только поэма. Возьмите "дом Павлова": никто не знает достоверно, что было потом с Павловым. То есть знают, разумеется, но народ предпочитает верить в легенду о том, что он не умер в восемьдесят первом, а стал монахом Троице-Сергиевой лавры. А монахом стал другой Павлов, тоже защитник Сталинграда, - представляете? Это вообще невообразимая ситуация - два месяца не могут взять четырехэтажный дом, не знают, как он снабжается боеприпасами, держат его 24 человека, среди них две медсестры, в подвале мирные жители сидят, их эвакуируют потом через подземный ход… У нас это "дом Громова". Держат его семеро. Семь мужчин - и одна семнадцатилетняя женщина с ними. А напротив - немец, которого, надеюсь, исполнит мой друг Тиль Швайгер. Он принципиально не хочет играть нацистов - так мы ему написали бюргера, который стал человеком войны. Другого актера с трудом представляю на его месте.
- Я с некоторым ужасом узнал, что вы решились на 3D…
- Понимаете, я привык, что почти все мои действия сопровождает некоторый ужас. Сначала на это реагируешь нервно, потом привыкаешь, потом это становится для меня стимулом. Взялся за "Сталинград" - кошмар. Предположил, что часть картины будет в 3D - конец света. Это люди еще сюжета не знают. Там ведь наша героиня родила, и современное обрамление собственно военной истории строится на судьбе ее сына - сорок третьего года рождения. И зритель до конца не будет знать, чей он, собственно, сын из этих семерых, которые с ней в доме. Я вам сейчас скажу, а вы не вздумайте писать. (Говорит.)
- Ну, знаете…
- Знаю! И на это иду. А если всю жизнь думать, кто что скажет, - шагу не ступишь. Чтобы нравиться, все должно быть маленькое. Я не умею делать камерные вещи и не буду. Это будет огромный, вызывающе ни на что не похожий, странный, провокативный военный миф по сильному сценарию. Писал его Илья Тилькин, музыкант, сценарист нескольких телефильмов, нашего поколения человек. Я сразу ему сказал: Илья, это должен быть выдающийся сценарий. Он: ты от меня многого хочешь. Я: этот сценарий может быть либо выдающимся, либо никаким, и это, говорю, твой шанс. После него ты будешь другим человеком, и у тебя будет другая жизнь. Он сделал его, и я не могу еще сказать, какой это будет фильм, но сценарий - сейчас нет работ такого уровня.
Теперь что касается 3D. Просто чтобы вы себе представляли стилистику картины - там первая же военная сцена фантастическая. По Волге движутся люди и пушки. Это притопленные для маскировки понтоны. Вот это их движение по водам - такой стилистический камертон. Или вот сцена: молодой радист Сережа, интеллигентный мальчик по кличке Тютя, устраивает девушке этой, Кате, праздник. Приглашает вдруг в кино. Она: какое кино?! Он ведет ее по лабиринту разрушенных квартир - там будет все это хорошо построено, чтобы квартиры все со следами прошлой жизни, мирной. И приводит в одну на четвертом этаже, где в ровный пролом, квадратный, как экран, видно небо. И в нем начинается воздушный бой, как настоящее страшное, недостоверное кино, под музыкальную тему, которую пишет мне композитор Дэвида Линча - Анджело Бадаламенти. Если знаете, он не только кинокомпозитор - у него симфонии исключительные по драматизму. И когда пересказываю людям картину - я ставлю эту тему: по ней все уже видно. Вот этот кусок - ночной воздушный бой сквозь пролом - будет в 3D.
Это ведь вообще такая штука, с которой пока непонятно, что делать. Опыта нет. В этой технологии снят пока один удачный фильм - "Аватар". Прочее все - пробы. Кэмерон сказал, что после "Аватара" отдохнет и сделает сорокаминутную драму, чтобы показать возможности 3D в серьезном жанре. Ну, пока будет отдыхать, мы уже, надеюсь, снимем. Там же не только батальные сцены, это любовная драма прежде всего.
На войне желание остро, как нигде
- "До того ль, голубчик, было…"
- В окопах желание обостряется до неимоверности, потому что постоянное соседство смерти вообще компенсируется дикой сосредоточенностью на любви. И там есть у нас ключевой момент - девочке этой на день рождения дарят баню. В грязи же все - им тяжело, а ей каково? Нагревают воду, устраивают бочку… И вот пока она там, на третьем этаже, в бочке, и все знают, что она там голая, они тут всемером внизу. Без единого эротического момента хочу это снять, без голого тела вообще, но чтобы страшное напряжение. И где мне взять эту девушку - ума не приложу: нужно, чтобы была сложившаяся актриса и чтобы ей было семнадцать лет, во всяком случае, не старше двадцати.
- Гроссмана действительно будете использовать?
- В одном-двух эпизодах. И радист Сережа - несколько из первого тома, "За правое дело". И вот это ощущение, когда они друг от друга на расстоянии двух метров, глаза в глаза, - но об этом многие писали. Только в кино этого пока адекватно не было. Потому что нельзя про Сталинград рассказывать - "как было". Надо - чтобы это было, как Троя.
- Тему Сталина все равно не обойдете.
- Обойду, потому что не в Сталине дело. Сталинград и Сталин - разные вещи. Это для Сталина и Гитлера мотивация была - взять город Сталина, защитить город Сталина… Сталинград в 1943 году, если угодно, наименее сталинская территория в России. Территория свободы, где советские законы не работают. И человеческие не работают. Работают сверхчеловеческие. Насчет того, что воевали за Сталина… Мне кажется, никто там, собственно, не воевал за Сталина, это была с советской стороны страшная, неостановимая месть, потому что война идет два года и у всех уже за спиной свои сгоревшие дома, свои изнасилованные сестры, свои убитые товарищи - в общем, это уже степень крайнего, непримиримого остервенения. И немцы чувствовали, что это месть. И что она справедлива. Чем дальше шла война, тем меньше у них было веры - они же понимали, что делали. И оправдывались постоянно - перед собой, перед русскими: "Это вы нас превратили в зверей! Мы больше не солдаты, мы животные!" Это есть в картине. В этой войне вообще идейное, политическое, советское очень быстро слетело. Осталось в чистом виде героическое - пограничное состояние между богом и зверем. Вот я про это хочу снимать.
Одиннадцать месяцев на сковороде
- Боюсь, это будет труднее "Острова".
- Труднее "Острова", смею надеяться, в моей жизни не будет ничего. Я сейчас не верю, что у нас был съемочный период 11 месяцев и что я его пережил, хотя и с тяжелым нервным срывом посередине. Когда мы сейчас строим разрушенный Сталинград под Москвой, я с невероятным облегчением думаю, что могу взять простой, а не инопланетный кирпич, что мне не надо красить песок… "Остров" был большой мир, выстроенный с нуля. Съемки шли в состоянии непрерывного аврала, когда пропуск каждого дня влетает в десятки тысяч долларов и доводить натуру до ума приходится стремительно; когда надо за считанные часы из картонного танка сделать настоящий; когда ни одно земное приспособление не имеет права попасть в кадр… и все это на такой жаре, которую москвичам слабо неделю выдержать, а мы полгода в ней прожили. Это вообще были 11 месяцев на сковороде, самим не верится.
- "Остров" окупился?
- Сейчас уже полностью. Готовим 3D-версию для международного проката.
- Говорят, кризис добил российское кино окончательно и даже "Сталинград" вам придется делать с госучастием.
- Будет с участием, потому что принята новая модель финансирования, и я - при всех возможных претензиях и уточнениях - ее считаю оптимальной. И деньги на кино у государства будут, потому что сейчас, когда на эту систему финансирования устремлены все глаза, там будет абсолютная прозрачность. И уверяю вас, российское кино будет окупаться. Мейнстрим-то уж во всяком случае. Правда, чтобы окупалось, стране нужны четыре тысячи кинотеатров. Сейчас меньше двух, и все сосредоточено в европейской части - в Сибирь и на Дальний Восток оно вообще не попадает. Если сейчас в крупных добывающих регионах начать строить кинотеатры - а на это деньги есть, - российское кино станет приносить прибыль. Государственное финансирование - то есть заведомая убыточность - это область артхауса, фестивального кино. Плюс в господдержке нуждаются аниматоры, детский кинематограф и в значительной степени документалка. А чтобы нормальная драма была дотационной - это бред, и с этим надо кончать.
- Вы много снимались в последнее время?
- Больше, чем когда-либо. Во-первых, это "Про любоff" - по Оксане Робски, сняла Оля Субботина, театральный режиссер. Думаю, это будет в каком-то смысле веселей и уж точно неоднозначней первоисточника. Вторая картина - "Шпионский роман" по Акунину режиссера-дебютанта Алексея Андрианова: думаю, это будет главный кинопроект "России 1" в следующем году. Конечно, "Белая гвардия" по Булгакову Сергея Снежкина, который буквально потряс меня как человек и профессионал. Я там Шполянский и, признаюсь, в жизни так не психовал перед пробами. А в августе съемки - "Два дня", Дуня Смирнова по собственному сценарию. Мы с Ксенией Раппопорт, на двоих фактически история. Я московский политик, достаточно крутой, она музейный работник, чрезвычайно духовный. Я рушу мемориальный музей русского классика, она спасает. На этой почве - любовь с великолепным вывертом в конце.
- Ну так была уже "Тема"!
- Ну так тема никуда и не ушла. Музейные работники есть, московские начальники есть, попытка влюбиться и очиститься - нормальная вещь для них после сорока…
Люди под звездами
- Я вот впервые у вас в ресторане "Ваниль" и удивлен порядком цен. Очень пафосное место.
- Нормальное место, учитывая расположение. У нас и другой ресторан - "Бистро" на Саввинской набережной - с таким же уровнем примерно. Когда мы это начинали, то делали все вручную, вплоть до покраски стен в зале. Насчет уровня цен все правильно. Днем яблоку негде упасть.
- Кто же сюда ходит?
- Главным образом люди, которые напротив.
- Из храма Христа Спасителя?
- Нет, чуть подальше. Там, где звезды красные.
- Вот прямо так и ходят?
- А что, им обедать не надо?
- Давайте я вас поспрашиваю про людей под звездами?
- Я вам мало что про них скажу, потому что все мое участие во власти ограничено членством в "Единой России".
- Но знаете-то вы много. Например, вернется ли Путин в 2012 году?
- Не дождетесь.
- Думаете, я очень этого жду?
- Я имею в виду - прогноза от меня не дождетесь. Я человек неполитический, не в том смысле, что боюсь высказываться, а в том, что у меня единственное орудие - интуиция. Скажем, когда рассматривалось несколько вариантов преемника, я угадал Медведева, но публично ни на кого не ставил. Не моя профессия. Допустим, я могу вам сказать свое чисто интуитивное мнение, что Медведев пойдет на второй срок, а потом, через шесть лет, вернется Путин. Но никаких рациональных аргументов у меня нет.
- А Путин через восемь лет еще сможет?
- Он в прекрасной физической форме.
- Вы как знаете, а меня не устраивает, чтобы при Путине прошло двадцать лет моей жизни.
- Ну и ради Бога, критикуйте, пишите. Я только против того, чтобы это становилось модой, чтобы фронда превращалась в то, что правильней назвать фрондежом. Когда в Интернете, да еще чаще всего анонимно, безопасно, высказываются люди без убеждений — просто потому, что это мода. Такая же мода, как у снобов сейчас — ходить в кинотеатр "Пионер" и смотреть артхаус, в котором они, к слову, ничего не понимают. Но так принято. Сейчас надо очень интенсивно думать, понимать, разбираться в происходящем — а не вписываться в тот или иной тренд: кончились моды, мне кажется. Я никогда не говорил, что мне все нравится. Но вы знаете в истории России эпоху, когда простой человек, а не элита, жил бы лучше, чем сейчас?
- Семидесятые.
- В семидесятые годы средний класс был прослойкой потолще, но как жила сельская Россия, вы наверняка помните. И какая была жизнь у пролетария, тоже помните. И прелести закрытости. А что касается вертикали - я тут себе устроил большую поездку по России. Мы не представляем, какая она на самом деле большая. Она большая чудовищно, и как можно этой территорией управлять без сильного, жесткого менеджера - я не знаю. Пусть этот менеджер вызывает бесконечные претензии и будет мишенью критики со всех сторон - это нормально. Но никаких особых зверств я за ним не знаю, а деловые его качества меня устраивают вполне.
- Вы отлично понимаете, что если массовый человек живет относительно прилично - мы обязаны этим никак не деловым качествам вертикального менеджера, а ценам на нефть.
- Но, знаете, и ценами по-разному можно было распорядиться. Стабфонд сработал, дальше надо пробовать как-то из этой зависимости вылезать, но я не вижу пока человека, который бы предложил внятную альтернативу. Вы видите?
- Откуда он возьмется при таких выборах и таком телевидении? Но появится, если щелку открыть.
- Про телевидение согласен, но оно как раз зашевелилось.
- Не могу не спросить: как вы воспринимаете Суркова?
- Мощнейшая фигура. Может быть, самая мощная в смысле изобретательности и устойчивости: креатировать всю русскую политическую жизнь, чтобы тебя при этом так долго не съели…
- Может, не надо всю-то ее креатировать? Пусть она сама немножко.
- Но сама она вообще не движется. Сегодня политики нет. Может быть, мы вступаем в новую эру, когда она не нужна либо принимает какие-то формы, которых мы пока не знаем. А все прежние - партии, парламент - уже не выражают ничего. Что нарастет снизу - посмотрим, это может оказаться профсоюзное какое-то движение, а может автомобильное, но я бы поставил на шахтеров как на единственную реальную силу. С них, может быть, начнется новый класс.
Это что же, серебряная свадьба?!
- Вне зависимости от моих с вами согласий или несогласий - приятно видеть человека, занятого делом, которое ему нравится.
- Я проживаю сейчас свое лучшее время. Это, наверное, пик. Меня прёт так, что я боюсь взорваться. Никогда так не пёрло…
- А каким образом вы умудряетесь так долго и безоблачно быть женатым?
- Нет у меня никакого рецепта, потому что это большое личное везение - накрыло в восемнадцать лет и с тех пор не отпускает. Серьезно, я никем по-настоящему не увлекался, кроме жены; двадцать пять лет уже - это какая же свадьба будет? Серебряная?! Я ее продолжаю любить и, что самое прекрасное, хотеть. Вот на ноутбуке сегодня ее разместил, на рабочем столе. Признаться кому - смешно…
По материалам Собеседника.